02 апреля 2025
«Там чудеса, там леший бродит... Там русский дух, там Русью пахнет!». Аксюша, сидя на табурете, читает Пушкина. Щебечут птички, появляется и сам поэт (Виктория Закария), улыбается, машет зрителям рукой, чуть позже простучит на африканском барабане заводной ритм и помахав рукой уйдет. Но путешествия в сказочную Русь в спектакле не будет. Пушкинский зачин так и останется манящей мечтой, и соединив наше детство с нами сегодняшними, растворится к концу эпилога. Картины другой, иной Руси пролетят друг за другом в спектакле, где обаяние Левитина – мудреца и молодого фантазера становится главным проводником в мир классической пьесы Островского и её частный случай. То, что Левитин поставил частный случай «Леса», не подлежит сомнению: такого стремительного развития событий в этом сюжете на отечественном театре давно не доводилось видеть, как и безудержной игры в персонажей, собравшихся в усадьбе Раисы Павловны Гурмыжской. Спектакль посвящён 150-летию со дня рождения Вс. Э. Мейерхольда и 100-летию его постановки «Лес». Всё, что мы знаем о знаменитом спектакле Мастера, в спектакле Левитина находит отклик через ритм действия, гротеск и маски. В узком дощатом помосте Гарри Гуммеля, основном элементе оформления «Леса» Левитина, прямое рукопожатие Мейерхольду: но этот помост и оригинален – сбит из плохо отструганных, явно непросушенных досок – криволинейным изгибом поднимается над планшетом и заканчивается площадкой, перед которой ничего нет – воздушная пустота. Над помостом и сценой висят многочисленные деревянные брусья – красивая мертвая древесина и её возможное будущее в виде каркасов деревянных колонн, но такое будущее им явно не светит. Так выглядит пространство усадьбы Раисы Павловны Гурмыжской с говорящим названием «Пеньки». Действительно, принадлежащий ей лес помещицей почти полностью распродан и вырублен предприимчивыми покупателями. Под шум дождя здесь и появляются Несчастливцев и Счастливцев – в надежде отдохнуть и перевести дух на пути «из Керчи в Вологду». Но мы помним, что этот «Лес» всё-таки по мотивам Островского при том, что все действующие лица сочинены великим русским драматургом, за исключением Пушкина – это, конечно, фантазия Левитина.
«Лес» отдельными сюжетными коллизиями и характерами персонажей связан с рядом как более ранних, так и более поздних пьес драматурга. И эти связи в постановке Левитина получают зримое овеществление. Персонажи – яркие типы, хотя иногда кажется, что режиссёр смягчает сатирическую линию Островского и даже любуется некоторыми из них. Вот, например, вдова и богатая помещица Раиса Павловна Гурмыжская в исполнении Ирины Богдановой – вполне себе симпатичная особа, стройна и хороша собой, появляется в весьма идущих ей нарядах, мечтает найти опору в жизни, символом которой становится костыль, с которым она вначале будет ходить, достойна понимания и даже сочувствия, и возраст здесь не помеха. Правда, объект её внимания Алексей Сергеевич Буланов très jeune, т.е. весьма молод, даже в гимназии не доучился, но привлекателен, угодлив и готов, что называется, на всё. Андрей Павлов в этой роли обаятелен и точен в передаче характера Буланова, прагматичного альфонса, не наделённого умом, но цепко ухватившего основную цель жизни – быть при деньгах, это Бальзаминов с пустым портфельчиком, без романтических мечтаний и не скрывающий своего восторга, когда получает таковой, но уже с деньгами. Альянс Гурмыжской и Буланова можно даже посчитать счастливым: каждому достаётся то, что ему хотелось. Кульминацией этого слияния становится сцена, когда Гурмыжская, а за ней следом Буланов, сползают с помоста и извиваясь ползут друг за другом. Зал в восторге.
Вторая пара в спектакле – Аксинья Даниловна (Аксюша), дальняя и бедная родственница Гурмыжской, и Пётр Иванович Восьмибратов, купеческий сын. Что за химия их соединяет, в спектакле не совсем ясно: слишком они разные и органичной парой не воспринимаются. Аксюша, читающая Пушкина, романтическая натура, размышляющая почти как Катерина из «Грозы», у Марии Глянц пока не нашла выражения этой органики в отношениях с Петром, в которого влюблена. Пётр Василия Корсунова – простодушный увалень, но дурак дура- ком, страшно боится отца и с готовностью к месту и не к месту подставляющий шею под его топор, причем буквально, так как папаша везде появляется с этим орудием труда. И Пётр также как Бо- рис из «Грозы» мечтает вырваться из-под опеки хотя бы на какое-то время. Аксюша наивно спрашивает: «А проживем деньги, дальше что?» Ответ обезоруживающий: «А дальше я не продумал». В написанной Островским спустя несколько лет после «Леса» пьесе «Правда – хорошо, а счастье лучше» будет такая же пара влюблённых Поликсена Барабошева и Платон Зыбкин и препятствием к их браку будет та же проблема – приданое. Но всё закончится хорошо, так же, как и в «Лесе».
Колоритный и гротесковый Иван Восьмибратов Дениса Назаренко – образец самодовольства и цинизма, важно разгуливающий с топором, нзначение которого то ли придать себе большего авторитета, то ли на особый случай, как у Вукола Бессудного, содержателя постоялого двора из «На бойком месте», по ночам грабящего проезжающих. Колоритны и соседи Гурмыжской - Евгений Милонов (Владимир Дмитриев), и Уар Бодаев (Олег Заболотный): если первый периодически разражается восторженным пустословием, то второй – резонёр с ружьем, бродящий вокруг усадьбы и беспрерывно отстреливающий, видимо, уже последнюю живность в этих местах. Гротесковым олицетворением же пеньковского сообщества в спектакле становится Улита – шутиха и приживалка, заполняющая собой всё пространство дома Гурмыжской, даже когда её нет на сцене. Ольга Левитина в этом образе доводит гротесковые краски до максимального звучания, это буквально «чудо в перьях», в нелепом головном уборе и невообразимо многослойной юбке. Эта Улита что-то иногда бормочет – что именно разобрать невозможно, в основном она похрюкивает, покрякивает, повизгивает. Когда же осёдлывает несчастного Счастливцева, распростёртого на столе, закрывая его своими необъятными тряпками, и начинает подёргиваться вверх-вниз и плотоядно причмокивать от удовольствия, гротеск теряет своё эстетическое обаяние, опускаясь до натуралистического фарса. В общем, компания, когда не знаешь: то ли чайком напоят, то ли обухом по голове стукнут. Единственный живой человек – старик Карп (Пётр Кудряшов), еще более бесправный, чем Счастливцев. Скоро хозяева уедут транжирить в город, а дом заколотят вместе с ним.
Но показывая нам эту дремучую чащобу человеческую, Островский и Левитин устремляют свои чувства и мысли к миру иному, миру свободного духа, служения высоким идеалам, восторга искусством театра. Два бродячих актёра (где Керчь, а где Вологда? Попробуйте-ка пешком...) Несчастливцев и Счастливцев, трагик и комик, воплощают в себе бесправное и драматическое положение русского провинциального актера, не защищённого ни законом, ни обществом, но именно они главные герои и пьесы, и спектакля. Русский актёр бродил по России, терпел лишения, подвергался обману антрепренёров, жил впроголодь, пил с горя, но бескорыстно и самозабвенно следовал своему призванию – служить театру. Только в 1876 году будет основано Общество взаимного вспоможения русских артистов, а в 1882 году будет отменена монополия Императорских театров в столицах, и свой вклад в эту отмену внёс Островский, радевший о русском актёре и мечтавший об общедоступном народном театре. Сегодня артисты «Эрмитажа» мечтают вернуться в родной дом, который заколочен уже много лет, обещания начальственные провести реконструкцию висят в воздухе по пословице «а воз и ныне там».
Несчастливцев Станислава Сухарева статен, представителен, держится уверенно, как и положено трагику, кумир, о котором говорит с восторгом, знаменитый Николай Хрисанфович Рыбаков – выдающийся трагик, игравший в основном в провинции, именно ему Островский и посвятил образ Несчастливцева, которого Рыбаков исполнял с громадным успехом, а особый восторг у публики вызывала сцена, когда Рыбаков – Несчастливцев говорил: «В последний раз в Лебедяни играл я Велизария, сам Николай Хрисанфыч Рыбаков смотрел. Кончил я последнюю сцену, выхожу за кулисы, Николай Рыбаков тут. Положил он мне так руку на плечо... (С силою опускает руку на плечо Счастливцеву)». Счастливцев (приседая от удара): «Ой! Геннадий Демьяныч, батюшка, помилосердуйте! Не убивайте! Ей-богу, боюсь». Станислав Сухарев не смотря на некоторую неровность игры, например, когда в сцене с Аксюшей, агитируя её пойти на сцену, пытается через утрированное жестикулирование показать игру актёра школы представления с её чрезмерным выражением чувств и эмоций и надбытовым произнесением текста, всё же создает цельный образ благородного человека, влюблённого в театр: «Я нищий, жалкий бродяга, а на сцене я принц. Живу его жизнью, мучусь его думами, плачу его слезами над бедною Офелией и люблю её, как сорок тысяч братьев любить не могут».
Счастливцев Сергея Бесхлебнова сразу вызывает сочувствие: невысокий, хрупкий, в каких-то обносках вместо одежды, боящийся всех и вся (паспорта нет), голодный, но в котомке самое ценное – рукописи пьес, как главный актёрский документ, - право на жизнь. Как говорит о нём Гурмыжской Улита: «Из актёров-то он самый каторжный, как есть одних чертей представляет». Счастливцев подвижен, суетлив, вертляв (иногда излишне) («скворцом свищу, сорокой прыгаю»), в постоянном напряжении, откуда ждать неприятности, артист обаятелен в передаче перепадов настроения Счастливцева: здесь и трепет перед товарищем, и зависть, и даже чуть ли не ненависть, когда Несчастливцев отдаёт деньги Аксюше на приданое и рушатся надежды на нормальную жизнь: опять придётся идти пешком.
В течении спектакля Несчастливцев и Счастливцев собирают в углу сцены некое хлипкое сооружение из досок, перекладин, сверху набрасывают кусок сукна, а в финале водружают над всей конструкцией вывеску «Московский театр «Эрмитаж». И уходят в дождь.
Автор: Дмитрий Родионов
СЦЕНА, No2 (154) /2025
«Лес» отдельными сюжетными коллизиями и характерами персонажей связан с рядом как более ранних, так и более поздних пьес драматурга. И эти связи в постановке Левитина получают зримое овеществление. Персонажи – яркие типы, хотя иногда кажется, что режиссёр смягчает сатирическую линию Островского и даже любуется некоторыми из них. Вот, например, вдова и богатая помещица Раиса Павловна Гурмыжская в исполнении Ирины Богдановой – вполне себе симпатичная особа, стройна и хороша собой, появляется в весьма идущих ей нарядах, мечтает найти опору в жизни, символом которой становится костыль, с которым она вначале будет ходить, достойна понимания и даже сочувствия, и возраст здесь не помеха. Правда, объект её внимания Алексей Сергеевич Буланов très jeune, т.е. весьма молод, даже в гимназии не доучился, но привлекателен, угодлив и готов, что называется, на всё. Андрей Павлов в этой роли обаятелен и точен в передаче характера Буланова, прагматичного альфонса, не наделённого умом, но цепко ухватившего основную цель жизни – быть при деньгах, это Бальзаминов с пустым портфельчиком, без романтических мечтаний и не скрывающий своего восторга, когда получает таковой, но уже с деньгами. Альянс Гурмыжской и Буланова можно даже посчитать счастливым: каждому достаётся то, что ему хотелось. Кульминацией этого слияния становится сцена, когда Гурмыжская, а за ней следом Буланов, сползают с помоста и извиваясь ползут друг за другом. Зал в восторге.
Вторая пара в спектакле – Аксинья Даниловна (Аксюша), дальняя и бедная родственница Гурмыжской, и Пётр Иванович Восьмибратов, купеческий сын. Что за химия их соединяет, в спектакле не совсем ясно: слишком они разные и органичной парой не воспринимаются. Аксюша, читающая Пушкина, романтическая натура, размышляющая почти как Катерина из «Грозы», у Марии Глянц пока не нашла выражения этой органики в отношениях с Петром, в которого влюблена. Пётр Василия Корсунова – простодушный увалень, но дурак дура- ком, страшно боится отца и с готовностью к месту и не к месту подставляющий шею под его топор, причем буквально, так как папаша везде появляется с этим орудием труда. И Пётр также как Бо- рис из «Грозы» мечтает вырваться из-под опеки хотя бы на какое-то время. Аксюша наивно спрашивает: «А проживем деньги, дальше что?» Ответ обезоруживающий: «А дальше я не продумал». В написанной Островским спустя несколько лет после «Леса» пьесе «Правда – хорошо, а счастье лучше» будет такая же пара влюблённых Поликсена Барабошева и Платон Зыбкин и препятствием к их браку будет та же проблема – приданое. Но всё закончится хорошо, так же, как и в «Лесе».
Колоритный и гротесковый Иван Восьмибратов Дениса Назаренко – образец самодовольства и цинизма, важно разгуливающий с топором, нзначение которого то ли придать себе большего авторитета, то ли на особый случай, как у Вукола Бессудного, содержателя постоялого двора из «На бойком месте», по ночам грабящего проезжающих. Колоритны и соседи Гурмыжской - Евгений Милонов (Владимир Дмитриев), и Уар Бодаев (Олег Заболотный): если первый периодически разражается восторженным пустословием, то второй – резонёр с ружьем, бродящий вокруг усадьбы и беспрерывно отстреливающий, видимо, уже последнюю живность в этих местах. Гротесковым олицетворением же пеньковского сообщества в спектакле становится Улита – шутиха и приживалка, заполняющая собой всё пространство дома Гурмыжской, даже когда её нет на сцене. Ольга Левитина в этом образе доводит гротесковые краски до максимального звучания, это буквально «чудо в перьях», в нелепом головном уборе и невообразимо многослойной юбке. Эта Улита что-то иногда бормочет – что именно разобрать невозможно, в основном она похрюкивает, покрякивает, повизгивает. Когда же осёдлывает несчастного Счастливцева, распростёртого на столе, закрывая его своими необъятными тряпками, и начинает подёргиваться вверх-вниз и плотоядно причмокивать от удовольствия, гротеск теряет своё эстетическое обаяние, опускаясь до натуралистического фарса. В общем, компания, когда не знаешь: то ли чайком напоят, то ли обухом по голове стукнут. Единственный живой человек – старик Карп (Пётр Кудряшов), еще более бесправный, чем Счастливцев. Скоро хозяева уедут транжирить в город, а дом заколотят вместе с ним.
Но показывая нам эту дремучую чащобу человеческую, Островский и Левитин устремляют свои чувства и мысли к миру иному, миру свободного духа, служения высоким идеалам, восторга искусством театра. Два бродячих актёра (где Керчь, а где Вологда? Попробуйте-ка пешком...) Несчастливцев и Счастливцев, трагик и комик, воплощают в себе бесправное и драматическое положение русского провинциального актера, не защищённого ни законом, ни обществом, но именно они главные герои и пьесы, и спектакля. Русский актёр бродил по России, терпел лишения, подвергался обману антрепренёров, жил впроголодь, пил с горя, но бескорыстно и самозабвенно следовал своему призванию – служить театру. Только в 1876 году будет основано Общество взаимного вспоможения русских артистов, а в 1882 году будет отменена монополия Императорских театров в столицах, и свой вклад в эту отмену внёс Островский, радевший о русском актёре и мечтавший об общедоступном народном театре. Сегодня артисты «Эрмитажа» мечтают вернуться в родной дом, который заколочен уже много лет, обещания начальственные провести реконструкцию висят в воздухе по пословице «а воз и ныне там».
Несчастливцев Станислава Сухарева статен, представителен, держится уверенно, как и положено трагику, кумир, о котором говорит с восторгом, знаменитый Николай Хрисанфович Рыбаков – выдающийся трагик, игравший в основном в провинции, именно ему Островский и посвятил образ Несчастливцева, которого Рыбаков исполнял с громадным успехом, а особый восторг у публики вызывала сцена, когда Рыбаков – Несчастливцев говорил: «В последний раз в Лебедяни играл я Велизария, сам Николай Хрисанфыч Рыбаков смотрел. Кончил я последнюю сцену, выхожу за кулисы, Николай Рыбаков тут. Положил он мне так руку на плечо... (С силою опускает руку на плечо Счастливцеву)». Счастливцев (приседая от удара): «Ой! Геннадий Демьяныч, батюшка, помилосердуйте! Не убивайте! Ей-богу, боюсь». Станислав Сухарев не смотря на некоторую неровность игры, например, когда в сцене с Аксюшей, агитируя её пойти на сцену, пытается через утрированное жестикулирование показать игру актёра школы представления с её чрезмерным выражением чувств и эмоций и надбытовым произнесением текста, всё же создает цельный образ благородного человека, влюблённого в театр: «Я нищий, жалкий бродяга, а на сцене я принц. Живу его жизнью, мучусь его думами, плачу его слезами над бедною Офелией и люблю её, как сорок тысяч братьев любить не могут».
Счастливцев Сергея Бесхлебнова сразу вызывает сочувствие: невысокий, хрупкий, в каких-то обносках вместо одежды, боящийся всех и вся (паспорта нет), голодный, но в котомке самое ценное – рукописи пьес, как главный актёрский документ, - право на жизнь. Как говорит о нём Гурмыжской Улита: «Из актёров-то он самый каторжный, как есть одних чертей представляет». Счастливцев подвижен, суетлив, вертляв (иногда излишне) («скворцом свищу, сорокой прыгаю»), в постоянном напряжении, откуда ждать неприятности, артист обаятелен в передаче перепадов настроения Счастливцева: здесь и трепет перед товарищем, и зависть, и даже чуть ли не ненависть, когда Несчастливцев отдаёт деньги Аксюше на приданое и рушатся надежды на нормальную жизнь: опять придётся идти пешком.
В течении спектакля Несчастливцев и Счастливцев собирают в углу сцены некое хлипкое сооружение из досок, перекладин, сверху набрасывают кусок сукна, а в финале водружают над всей конструкцией вывеску «Московский театр «Эрмитаж». И уходят в дождь.
Автор: Дмитрий Родионов
СЦЕНА, No2 (154) /2025
